Медсестра - Страница 9

– Что это? – с трудом вымолвил Стефан. – Где они?

– Уехали.

– Как уехали, почему?..

– Потому что подфартило. Ядвига Тебери отдала мне алоэ, герань и укроп в ящичках, а фиалки – в двадцатую квартиру, тетя Еза давно на них зарилась. Квартиру не знаю, будут продавать, нет, ничего не сказали. И кто теперь тут приберется – вишь, наши ребята что натворили? Набезобразничали, дело молодое.

– Извините, я прямо сейчас уйду, только скажите, пожалуйста, куда они поехали? – взмолился Стефан.

– Так в столицу небось. Эфра глянулась этим столичным господам, которые к нам, горемычным, приезжали. То ли самому господину претенденту, то ли кому из его свиты. Скорее самому. Тот, сказывают, как побывал в больнице, сразу ее приметил, вызвал для разговора наедине, и она после этак заявляет главному врачу: я у вас больше не работаю. Он говорит, как так, по закону положено за два месяца предупреждать, а она говорит, подите вы все к черту. Вот так прямо и сказала без стыда и зазрения совести, люди слышали, и фырк домой, и они с матерью давай собираться. Только самое нужное и ценное захватили. Ядвига к соседям постучала, сказала, берите цветы. Опосля подъехала машина, обе сели и укатили. Даже не рассказали нам, соседям, что и как. Видать, золотые горы эти господа Эфре посулили! Ядвига – бывшая училка, воспитанная, а Эфра – бесстыдница распущенная, и до свидания никому не сказала, хотя мы все тут с пеленок ее знаем, – тараторя без умолку, женщина подошла вплотную и теперь колыхалась над ним, обдавая волнами душного тепла, словно живая печка. – Ты смотри, сама срамная девка, а туда же, племянника моего хаяла, мерзавцем обзывала, а племяш у меня послушный, дверцу шкафа на кухне починил, я тогда ей сказала: в другой раз так его обзовешь – я те в глаза наплюю, и чтоб тебе ни дна ни покрышки…

Стефан понял, что это содержательное повествование затянется хоть на полчаса, хоть на час, и поднялся с дивана. Нервная дрожь прошла. Колени, перед тем размякшие, как тесто, вернулись в свое обычное состояние. Тетка шла следом, дышала в затылок и продолжала тянуть свое:

– Люди болтают, этот претендент колдун, а я уж который день без сахара чай пью, так мог бы, еще наша котельная недавно была на ремонте без горячей воды, мог бы сахара людям-то привезти, и помойку из-под моего окна вот бы выгрести хоть на улицу, хоть на соседний двор, а то со всех дворов сюда тащат, я и говорю, пришел бы господин претендент посмотреть на нашу помойку, а то никому ничего не надо…

Стефан выскочил на площадку, нетвердо сбежал по лестнице – и задохнулся от морозной синевы густеющих зимних сумерек с серебряными искорками звезд.

Не дождалась. Совсем немножко не дождалась, хотя он вернулся за ней, как обещал.

Может быть – эта мысль показалась ему и пугающей, и спасительной, – Эфру увезли силой, попросту похитили? Но, с другой стороны, в этом случае она не стала бы посылать к черту больничное начальство… Она уехала с ними добровольно. Предпочла бедному поэту претендента на Весенний престол – влиятельного, богатого, еще и колдуна. Обычная история. До скрежета зубовного обычная. Стефан чуть не влепился лбом в фонарный столб – на этой улочке они стояли не по линейке, а как придется, словно решили разбрестись в разные стороны. На глазах закипали слезы. Желтые квадраты окошек и заборы, здесь и там заляпанные известкой (напоминание о визите важного гостя-подлеца, укравшего чужую возлюбленную), в иные моменты становились кристально отчетливыми, а потом снова расплывались.

– Ты, чмо, че тут ходишь?!

Стефана толкнули. Потеряв равновесие, он чуть не полетел в грязный сугроб, из которого торчали обломки гнилых досок и мерзлый сапог с разинутой зубастой пастью.

Три пьяные рожи.

– Че, тот самый тухляк, который к нашей общей телке клинья подбивал? Он же уехал, а тут ходит… Че тебе у нас на Мархене понадобилось?

– И ботинки, как у пидораса! Гля, какие ботинки позорные! – подхватил второй.

– У нас на Сансельбе все носят такие ботинки, – понимая, что его могут забить насмерть и потом, скорее всего, даже расследования не будет, пробормотал Стефан. – Я приехал за документами, которые забыл в больнице, сейчас поеду обратно.

– А сучку нашу ты, че ли, с той важной шишкой свел, что она вместе с мамашей умотала, не прощаясь? Ты же щас ходил к ней домой? Отвечай, ходил, блин? – парень с мутным взглядом сгреб его за грудки.

– Ходил, и она меня бессовестно обманула, – Стефан начал импровизировать, мысленно прощаясь с жизнью. – Я же думал, тут ее застану, а она куда-то уехала… А я денег ей привез, не нужны мне теперь эти деньги… – он дрожащей рукой нашарил в кармане и бросил на утоптанный снег кошелек. – Ничего мне больше не надо, пойду в проруби утоплюсь, все они одинаковые!

Мархенских подонков это заявление обескуражило. Один подобрал кошелек, заглянул внутрь и радостно сообщил:

– Че, много тут, живем!

Другой, выпустив куртку жертвы, наставительно сказал:

– Псих, что ли, из-за траханой телки топиться? Другую найдем… Пойди лучше выпей!

Посмеиваясь, они двинулись дальше, повернули за угол. Их гнусавые невнятные голоса постепенно затихали вдалеке.

Стефан сморщился и тоже пошел своей дорогой. К северным береговым воротам. Лучше не слоняться по этой чертовой дыре, а переночевать в фургоне, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в обратный путь. Перестрелять бы всю эту гопоту… Видимо, он только что на волосок разминулся со своей погибелью. Не растерялся, подыграл им, а теперь на душе мерзко. Таких надо убивать на месте, а не подыгрывать… Ну и пакостное чувство, как будто совершил предательство. Как будто потерял частичку себя.